Стэйн явно предлагал ей свою дружбу, и Беренис решила извлечь из этого все, что можно. Не исключено, что это начало флирта, — мысль о такой возможности еще и раньше мелькала у Беренис, с тех самых пор, как она узнала, что Стэйн — хозяин поместья, где им предстоит жить, и, возможно, будущий партнер Каупервуда. Когда он ушел, она замечталась, вызывая в памяти его высокую стройную фигуру, безукоризненный летний шерстяной костюм, красивое лицо, руки, глаза. Все в нем — внешний вид, походка, манера держаться — было полно своеобразного обаяния.

Но он связан деловыми отношениями с Каупервудом! Об этом следовало подумать, как и о том ложном положении, в каком находятся она и ее мать. Ведь он может догадаться! Он не полковник Хоксбери и не Артур Тэвисток, которых нетрудно провести, как и всех этих сельских священников и старых дев. Это так же несомненно, как и то, что ни ее, ни Каупервуда не удалось бы в подобном случае обмануть. Если сейчас дать Стэйну хоть малейший повод к флирту, он, пожалуй, поведет себя с нею, как с женщиной определенного типа, какою она, собственно, и была, — одной из тех, кем можно пополнить перечень своих побед, вовсе и не помышляя о браке. Нет, она слишком привязана к Каупервуду и слишком заманчиво участвовать в осуществлении его грандиозных планов, — она и думать не хочет о таком предательстве. Ее измена была бы для него слишком тяжелым ударом. Притом он, пожалуй, жестоко отплатил бы ей. Она даже задумалась, разумно ли вообще встречаться со Стэйном.

Но однажды, ранним августовским утром, когда она, словно Нарцисс, любовалась собою в зеркале, ей принесли письмо от Стэйна. Его грум с двумя лошадьми уже находится на пути в Прайорс-Ков, сам он тоже выезжает из Парижа и хотел бы, если она позволит, прибыть следом. Беренис ответила короткой запиской: разумеется, ее матушка и она сама будут рады видеть его. Волнение, которое Беренис при этом почувствовала, заставило ее призадуматься и невольно вспомнить о Каупервуде, который, кстати сказать, в это самое время упивался чарами Лорны Мэрис.

Стэйн, финансист менее проницательный и ловкий, чем Каупервуд, в области чувств был ему достойным соперником. Стоило этому англичанину всерьез увлечься, как он становился на редкость изобретательным и напористым. Он любил красивых женщин и, какими бы делами ни были заняты его мысли, вечно искал все новых и новых приключений. Беренис пленила его с первого взгляда. В этом чудесном уголке, одна с матерью, она казалась ему вполне подходящим объектом для его пылких чувств, однако Стэйн понимал, что придется считаться с Каупервудом и действовать осторожно. Но, поскольку Каупервуд ни разу не обмолвился, что является опекуном Беренис, а она живет сейчас здесь, в его доме, — так почему бы ему, владельцу поместья, не наведываться к ней и впредь, по крайней мере до тех пор, пока он не узнает чего-либо нового? Итак, когда настало время уезжать из Парижа, Стэйн с истинным удовольствием собрался в путь, решив извлечь как можно больше из представившегося случая побыть подле Беренис.

Со своей стороны Беренис тоже приготовилась к встрече. Она надела свое любимое бледно-зеленое платье, была оживлена и держалась куда менее официально, чем в прошлый раз. Хорошо ли он провел время во Франции? Какая лошадь победила — гнедая с белым пятном у глаза или большая вороная с белыми ногами? Оказалось — большая вороная; она принесла Стэйну приз в двенадцать тысяч франков, а заодно и выигрыш нескольких пари, — в общем и целом тридцать пять тысяч франков.

— Достаточно, по-моему, чтоб превратить в аристократов целую семью французских бедняков, — весело заметила Беренис.

— Что ж, французы, знаете ли, народ бережливый, — сказал Стэйн. — С такой суммой какой-нибудь французский крестьянин вполне мог бы стать барином, да и наш тоже. В Шотландии, откуда родом предки моего отца, с такими деньгами, говорят, выходили в графы. — Он задумчиво улыбнулся. — Первый граф Стэйн, — добавил он, — начинал с меньшими капиталами.

— А вот нынешний выигрывает такие деньги за одни скачки!

— М-м, на этот раз — да, но ведь не всегда так бывает. В прошлый раз скачки обошлись мне вдвое дороже.

Они сидели на палубе плавучего домика и ждали, пока им подадут чай. Мимо проплыла плоскодонка с кадкой-то веселой компанией, и Стэйн спросил Беренис, каталась ли она в его отсутствие на байдарках или на лодках, — ведь их сколько угодно на его лодочной станции.

— О да, — сказала она. — Мы с мистером Тэвистоком и с полковником Хоксбери — знаете, с тем, что живет близ Уимблдона, — обследовали всю реку, доплывали до Виндзора, а в обратном направлении — далеко за Марлоу. Думали добраться даже до Оксфорда.

— На плоскодонке? — поинтересовался Стэйн.

— Да, даже на двух или на трех. Полковник Хоксбери хотел подобрать компанию.

— Милейший человек этот полковник! Так вы знакомы с ним? Мы дружили мальчишками. Но я давно не видел его. Он, кажется, был в Индии?

— Да, он мне рассказывал.

— А знаете, окрестности Трегесола много живописнее, — сказал вдруг Стэйн, отмахиваясь от Хоксбери и Тэвистока. — Кругом море, скалы — самое скалистое место на побережье Англии — суровое, величественное, а подальше — вересковые заросли и болота, оловянные и медные рудники и старинные церкви. Вы этим не интересуетесь? И погода — чудесная, особенно сейчас. Я бы очень хотел, чтобы вы с матушкой приехали в Трегесол. Там у нас есть недурная бухточка, где я держу свою яхту. Мы могли бы съездить на острова Силли, — они всего милях в тридцати оттуда.

— Как мило! Вы очень любезны! — сказала Беренис, думая, однако, о Каупервуде и о том, как он отнесся бы к такому приглашению. — Мама, у тебя нет желания прокатиться на яхте к островам Силли? — спросила она, заглянув в открытое окно. — У лорда Стэйна есть яхта и своя пристань в Трегесоле, и он уверен, что нам понравится такая прогулка.

Она продолжала весело болтать, впрочем не без легкой снисходительности в голосе. Стэйн слегка удивился, что она так небрежно отнеслась к его приглашению, которого многие добивались бы как величайшей милости.

В окне появилась миссис Картер.

— Вы должны извинить мою дочь, лорд Стэйн, — сказала она. — Она очень своенравная девица. Она никогда меня не слушалась, да и не только меня, а вообще никого. Ну, а что касается меня, — тут миссис Картер посмотрела на Беренис, словно спрашивая у нее позволения, — по-моему, ваше предложение очень заманчиво! И я уверена, что и Беви думает так же.

— Давайте-ка пить чай, — не обращая внимания на мать, продолжала Беренис. — А потом можете покатать меня на лодке, хотя я, пожалуй, предпочитаю кататься сама — и на байдарке. А то, хотите, пройдемся немного или сыграем до обеда в теннис. Я много упражнялась и теперь, наверно, сыграю неплохо.

— Не слишком ли жарко для тенниса? — возразил Стэйн.

— Лентяй! А я-то думала, англичане способны пожертвовать чем угодно, лишь бы вволю побегать по корту да помахать ракеткой. Нет, Британская империя, как видно, приходит в упадок!

И тем не менее в теннис этим вечером не играли; зато Стэйн с Беренис катались на байдарке по Темзе, а потом — не спеша обедали при свечах. Стэйн описывал красоты Трегесола — правда, поместье несколько старомодно и не так нарядно, как многие английские усадьбы, зато из окон открывается вид на море и скалистый берег — странный и даже жуткий в своей величавой, дикой красоте.

Но Беренис все еще побаивалась принять приглашение, хотя ей и хотелось посмотреть на поместье, — уж очень красочно описал его Стэйн.

43

В характере Стэйна было много общего с Беренис. Он был более податливый, не такой напористый, как Каупервуд, и безусловно менее практичный. Букашка по сравнению с Каупервудом в мире крупных афер, где тот блистал, Стэйн, однако, представал в чрезвычайно выигрышном свете в той атмосфере, которая так прельщала Беренис, — в обстановке изысканной роскоши, подчиненной требованиям самого утонченного вкуса. Она сразу разгадала его — ей достаточно было десять минут походить с ним вечером по парку и послушать, как он рассказывает о себе, чтобы понять, каковы его склонности и взгляды. Как и Каупервуд, он считал свою судьбу вполне сносной и даже не желал ничего иного. Что ж, он богат. Знатен. И не бездарен.