Это оскорбление поразило Толлифера в самое сердце: Эйлин ставит его на одну доску с прислугой!

— Это неправда, — еле слышно сказал он.

Но что-то в его тоне заставило Эйлин усомниться в искренности этих слов, и гнев ее вспыхнул с новой силой. Подумать только, чтобы человек мог так низко пасть! И она, жена Фрэнка Алджернона Каупервуда, по воле своего коварного мужа стала жертвой таких интриг! Теперь все знают, что она — нелюбимая жена, до того постылая и ненавистная, что муж вынужден нанимать кого-то, лишь бы отделаться от нее.

Но подождите! Вот сейчас, не сходя с места, или уж в крайнем случае завтра, она отплатит этому паразиту и обманщику, а заодно и своему супругу! Она не позволит, чтобы с нею так обращались! Какой позор! Нет, она этого не потерпит. Сейчас же, сию минуту она выставит этого Толлифера за дверь. А Каупервуду телеграфирует, что ей известны его интриги и что она больше знать его не желает! Она возвращается в Нью-Йорк и будет жить в своем доме, а если он попытается последовать за нею, она подаст на него в суд и разоблачит в газетах. Наконец-то она раз и навсегда избавится от этого негодяя, от этого лжеца и изменника!

— Уходите! — крикнула она Толлиферу. — Довольно с меня ваших услуг. Я сейчас же возвращаюсь в Нью-Йорк, и попробуйте только еще когда-нибудь попасться мне на глаза или надоедать мне. Уж я позабочусь, чтобы все узнали, что вы собой представляете! Отправляйтесь к мистеру Каупервуду — может быть, он найдет для вас более пристойное занятие!

Она подошла к двери и настежь распахнула ее перед Толлифером.

53

В то время как в Париже происходили описанные выше события, Беренис, продолжавшая по-прежнему жить в Прайорс-Кове, внезапно оказалась в центре внимания местного общества, — ее то и дело знакомили с новыми людьми, со всех сторон сыпались приглашения на званые обеды и вечера, — словом, успех превзошел все ее ожидания. Беренис сознавала, что немалой долей этого успеха она обязана Каупервуду, но, конечно, еще больше обязана Стэйну: он был влюблен и жаждал ввести ее в круг своих высокопоставленных знакомых.

Поскольку Эйлин была в Париже, Каупервуд полагал, что он и Беренис могут безбоязненно принять приглашение лорда Стэйна покататься на его яхте «Айола». Кроме них, были приглашены: леди Клиффорд из Чадлея — ее муж принадлежал к одному из древнейших родов Англии; герцогиня Мальборо — большая приятельница Стэйна и к тому же любимица королевы, и сэр Уиндхэм Уитли — дипломат, с большими связями при дворе.

Когда «Айола» бросила якорь в Каус, Стэйн сообщил гостям, что королева, которая пребывает сейчас здесь, приглашает его вместе с друзьями на чашку чая. Это известие чрезвычайно взволновало всех, а в особенности Беренис: ведь об этом приеме, наверно, станут кричать газеты! Королева была очень любезна, и, казалось, эта неофициальная встреча доставляет ей большое удовольствие. Она особенно заинтересовалась Беренис, о многом ее расспрашивала, и если бы та откровенно отвечала на вопросы королевы, это могло бы печально окончиться для Беренис. Но поскольку Беренис сочла за благо не откровенничать, королева выразила желание видеть ее у себя в Лондоне. В самом деле, она надеется, что Беренис не будет ничем занята и сможет присутствовать на ближайшем приеме при дворе. Любезность королевы безмерно поразила Беренис и вместе с тем укрепила ее веру в свои силы: да, конечно, она может достичь многого, стоит ей только пожелать!

После этого приема Стэйн с удвоенным пылом стал добиваться взаимности Беренис, а Каупервуд теперь еще больше опасался того, что Беренис может не устоять против лорда.

Однако, вернувшись в Лондон, Каупервуд нашел там новую, более серьезную причину для тревог и опасений. У него в номере лежало письмо от Эйлин, которое она послала ему перед своим отъездом в Нью-Йорк.

«Наконец-то я узнала правду! Ты поставил меня в унизительное положение. Ты нанял этого лакея, Толлифера, чтобы избавиться от меня и на свободе предаваться распутству. Какой позор! Нечего сказать, хороша награда за мою многолетнюю верность! Но можешь не беспокоиться — теперь ты свободен. Заведи себе хоть сотню девок, мне все равно. Я сегодня же уезжаю из Парижа в Нью-Йорк. Я не желаю больше терпеть твои измены и твое распутство. Не смей показываться мне на глаза, иначе я выведу тебя на чистую воду. Посмотрим, что ты скажешь, когда тебе придется предстать со своими нынешними любовницами перед судом и я ославлю тебя во всех лондонских и нью-йоркских газетах.

Эйлин».

Это послание заставило Каупервуда призадуматься. Да, Эйлин в ярости. И кто знает, к чему это приведет. Пожалуй, самое разумное — немедленно вернуться в Нью-Йорк и сделать все возможное, чтобы как-нибудь предотвратить публичный скандал. Ведь это чревато серьезными неприятностями для Беренис. Если Эйлин приведет в исполнение свои угрозы, будущее Беренис испорчено! Нет, что угодно, только не это!

И Каупервуд прежде всего направился к Беренис. Она встретила его веселая, полная честолюбивых планов и надежд. Но как только он рассказал о последнем выпаде Эйлин и о ее угрозах, улыбка исчезла с лица Беренис. Она тотчас поняла, что дело нешуточное.

— Непонятно, что заставило Толлифера признаться Эйлин, какую роль он в этом играет. Ведь в его же интересах было молчать, — с беспокойством сказала она.

— Ты не знаешь почтенной леди Эйлин, дорогая, — усмехнулся Каупервуд. — Она не из тех, кто способен до конца все обдумать и предусмотреть. Нет, она сразу приходит в ярость — и, конечно, только вредит себе и другим. Она может так обрушиться на человека, — поневоле выложишь все, что есть на душе, хотя бы и на погибель себе и ей. Сейчас остается одно — отправиться в Нью-Йорк самым быстроходным пароходом: может быть, мне удастся опередить ее. Я уже телеграфировал Толлиферу, чтобы он немедленно явился в Лондон, — если он по-прежнему будет у меня на жаловании, я без труда заставлю его придержать язык. Но может быть, ты посоветуешь еще что-нибудь, Беви?

— По-моему, ты прав, Фрэнк. Возвращайся как можно скорее в Нью-Йорк и постарайся утихомирить ее. После того как ты поговоришь с ней, она, вероятно, поймет, что скандалами ей ничего не добиться. Ведь она, конечно, и раньше знала о моем существовании… и не только о моем, — с лукавой улыбкой добавила Беренис. — Напомни ей об этом. В конце концов ты не сделал ей ничего дурного. Да и Толлифер тоже, если на то пошло. Ведь ты ей дал такого гида для экскурсий по увеселительным местам Парижа, что лучше не сыскать. Кроме того, скажи ей, что дела не оставляли тебе ни одной свободной минуты. Мне кажется, все это хоть немного смягчит ее. Сошлись на газеты — они полны сообщений о твоей деятельности, о твоих успехах…

Все эти мудрые совета Каупервуд со вниманием выслушал. Вся беда только в том, заметил он, что не Стэйн, а он должен расстаться с ней.

— Не тревожься, мой дорогой, — успокоила его Беренис, — ты слишком большой человек, чтобы эта история могла испортить тебе жизнь. Я убеждена, что ты и на этот раз одержишь победу. И знай: я всегда, все время буду с тобой.

И она обвила его шею руками и с улыбкой заглянула ему в глаза.

— Ну, если так, все будет хорошо, — уверенно сказал Каупервуд.

54

Перед тем как отплыть в Нью-Йорк, Каупервуд вызвал к себе Толлифера, и тот сумел доказать свою полную невиновность в случившемся; мистер Каупервуд может быть спокоен: впредь он и рта не раскроет, будет говорить лишь то, что желательно мистеру Каупервуду.

Пять дней спустя Каупервуд сошел на берег в Нью-Йорке и был встречен целой армией репортеров, налетевших на него с таким множеством вопросов, что ответов хватило бы для издания небольшого справочника. Какова цель его приезда: мобилизовать капитал, чтобы скупить новые линии лондонского метрополитена или сбыть с рук то, что у него осталось от американской трамвайной сети? Какие картины он приобрел в Лондоне? Правда ли, что он на днях заплатил семьдесят восемь тысяч долларов за «Огни на Темзе» Тернера? Кстати, о картинах — верно ли, что он должен был заплатить одному художнику двадцать тысяч долларов за свой портрет, а когда портрет был закончен, послал ему не двадцать, а тридцать тысяч? Ну, а что он теперь думает об умении англичан вести дела?